Даша: От сценографии, от такого визуального возвращения к советской эпохе лично я получаю ощущение безопасности. Наверное, и Вампилова сейчас снова активно ставят в театрах, потому что в обществе не хватает как раз этого ощущения. Вот я смотрю на сцену – окна во двор, где все друг друга знают и даже могут впустить в дом незнакомого человека. А сейчас люди своих соседей-то по лестничной клетке сторонятся. Абажур оранжевый, клетчатые коврики на лавках – как будто время законсервировано. У моей бабушки все точно такое же было. Оттого, я думаю, ощущается теплота в зрительном зале. Просто все расслаблены и доверяют происходящему, потому что не страшно. Прям ностальгия такая по тем временам.
 
Галия: Ностальгия – это же воспоминание о том, что ты сам прожил. А нас с тобой в то время не было. У нашего поколения это скорее «ностальгия по настоящему» - чтобы сейчас так было. Меня очень тронули бытовые детали в спектакле - журнал «Огонек» за 1965 год в руках актеров, старинный радиоприемник… Александр Викторович, а вы бы хотели, чтобы сейчас было, как в то время?
 
Александр Викторович: Ни время, ни эпоху вернуть невозможно. Но ведь можно не терять чего-то самого главного и в своем времени. Все, что было тогда, не ушло совсем. И Сарафановы такие есть, и Бусыгины. Скажу честно, долго не соглашался на эту пьесу – побаивался известной советской экранизации, которую все знают. Но вот вы говорите об ощущении безопасности, о теплой атмосфере и доверии в зале. Ведь этого много не бывает. Фильм снят давно, а необходимость тепла, душевных связей – не кровное, а душевное родство, которое возникает между героями пьесы, – потребность в этом во все времена была очень сильная. А в наше время, может быть, как никогда. И Вампилов весь на этих нежностях и пронзительных моментах построен. Как Чехов вместе с Островским. Чехов – по подводному течению, плавности героя, а Островский – по простоте поэзии, когда вроде бы все написано. И удивительная поэтичность, и простая основа на стыке человеческих чувств, но которые надо иметь в себе. Надо любить, надо плакать, больше или меньше. Вообще на этом спектакле зритель должен плакать. Если никто не плачет, значит, что-то пошло не так.
 
Катерина: Я не первый раз в вашем театре, но никак не могу привыкнуть, что зрители «встроены» в сценический ландшафт. Где ни сядь, везде в поле зрения попадают не только актеры. И волей-неволей ты воспринимаешь спектакль вместе с реакцией других зрителей, видишь настоящие, не игровые, улыбки, слезы, удивление на их лицах. И сценография этого спектакля (сценограф – Ольга Коршунова) очень подходит залу. Как будто мы все живем в одном дворе и из своих окон подглядываем за Сарафановыми. Вспомнилось, конечно, цветаевское «вот опять окно, где опять не спят…». Загляни в любое – а там целый мир, человеческих взаимоотношений, горестей, мечтаний. И очень зацепила меня в финале реплика Бусыгина: «Мы хотели согреться…». К вам зрители, наверное, за этим же приходят.
 
Александр Викторович: Вот именно поэтому Вампилов - абсолютно «сферический» автор. У нас все-таки особенный театр, где актеры и зрители в единой сфере общения, энергетики, взаимодействия. Зрители видят друг друга, и в какие-то минуты возникает такая неподдельная аура, которая дорогого стоит.
 
Даша: А я среди зрителей и вас видела. И все время наблюдала за вашими реакциями. Ну как это пережить? Вы же помните, как рождались мизансцены. А тут вдруг кто-то сфальшивил, переврал, исказил рисунок роли или что-то от себя добавил. Как вы на это реагируете? И почему в зале смотрите? Это же такой личный диалог режиссера и его творения, мне кажется.
 
Александр Викторович: Реагировать я стараюсь сдержанно и никак не обнаруживать своего отношения. Чтобы не мешать ни зрителям, ни артистам. Но по традиции, которая идет от создателя театра Екатерины Ильиничны Еланской, я стараюсь быть на каждом спектакле. В антракте и после спектакля мы собираемся, и происходит разбор. За кулисами неудобно смотреть. Диалог, конечно, происходит, но необязательно его маскировать так тщательно.
 
Даша: На самом деле, мне немного дико. В пьесе приходит ни с того, ни с сего человек и объявляет себя сыном. Сейчас бы такой номер точно не прошел. Мне кажется, сегодня постановка этой пьесы должна быть адресована молодым людям, которые стоят на пороге взрослой жизни – с соответствующими времени декорациями и костюмами, не ретро. И говорить с ними о том, как важно помнить о своих родителях. Я уверенна, будь отношения Сарафанова с детьми теплее, он бы и мысли не допустил о существовании внебрачного сына. Но его потребность любить и желание быть кому-то нужным заставляет его жить в своем иллюзорном мире с воображаемыми сыновьями.
 
Рита: А я считаю, пьеса современна, потому что персонажи горюют об ушедшем потерянном времени, о невозвратных годах молодости. И вывод у меня напрашивается только один: надо жить так, чтобы не хотелось потом ничего исправить. Жить с желанием каждую минуту улучшить свое будущее, опираясь на опыт родителей.
 
Александр Викторович: У вас так получается?
 
Рита: Пока не особо, но я стараюсь.
 
Александр Викторович: Вообще, когда меня спрашивают, про что пьеса, я вспоминаю историю Георгия Товстоногова-мл. Когда его отец ставил «Прощание в июне», Вампилов был на репетициях и в какой-то момент его спросил: «А вообще про что это? Как ты понимаешь мою пьесу?» Ну я, говорит, ему долго объяснял, он все это выслушал, а потом сказал: «Ты понимаешь, что я хотел…Представь, что ты сделал великое открытие, ну, скажем, открыл лекарство от рака. Но даже если ты осчастливил этим все человечество, не надо при этом расталкивать женщин и детей». И Вампилов весь на удивительных поворотах, почти сказочных. Будто невероятная история, но она оправдана характерами, ситуациями.
 
Даша: У Вампилова добряк Сарафанов всю жизнь сочиняет ораторию «Все люди братья». А что для вас – дело всей жизни? Как называется ваша оратория?
 
Александр Викторович: На этот вопрос нужно отвечать всю жизнь. Сложно сказать, есть ли у меня миссия… Но вот в «Планете людей» Экзюпери есть такой эпизод: он едет в поезде, напротив – муж с женой. Люди простые, изуродованные жизнью. А на руках у них сидит ребенок – просто ангел, прелестное существо… И его пронзила мысль: неужели и это дитя жизнь не пощадит и сделает таким же? Так вот на ваш вопрос я бы ответил словами Экзюпери, которые идут дальше: «Меня не беспокоит то, что можно вылечить бесплатной похлебкой для бедняков. Меня беспокоит то, что в каждом из нас умирает Моцарт…».
 
 
Действующие лица:
Галия Абдуллина, 20 лет, Институт русского языка имени А.С. Пушкина
Рита Андресс, 15 лет, школа №149
Дарья Шкуратова, 17 лет, школа №199
Екатерина Юрина, 18 лет, журфак МГУ
Александр Коршунов, режиссер, худрук театра «Сфера»