«О, САД МОЙ!..».
Есть в Мелихове «Театральный двор», усадебная постройка, которая стала подобием дачного театра: деревянный сруб из некрашеных брёвен; сцены в обычном смысле нет; актёры и публика расположены очень близко. Бревенчатый зал с трудом вмещает всех зрителей; на деревянных скамейках тесно. Пространство не только для игры, но для особого, доверительного общения.
На заднем плане сцены спроецирован Вишнёвый сад - образ спектакля, год назад поставленного Александром Коршуновым в театре «Сфера». И тут же надпись - «О, сад мой!..». Эти слова Раневской стали названием вечера и выражением его идеи.
«О сад мой! После тёмной, ненастной осени и холодной зимы опять ты молод, полон счастья, ангелы небесные не покинули тебя...». Прощание с садом будет финальной темой. Однако, вальс из спектакля, пронзительно-трогательный, где грусть и тоска скрыты за бравурной мелодией, зазвучит сразу и даст тон всему вечеру.
Опорная конструкция его такова: сначала - экскурс в историю театра, большой театральной семьи; затем - рассказ Чехова «Крыжовник» в чтении Александра Коршунова; далее - спектакль «Вишнёвый сад».
В ткань вечера в чеховской усадьбе естественно вписались романсы из спектаклей театра, старинные и современный городской, «Главная песенка» Окуджавы, также песни авторов, близких «Сфере» по духу. Их исполняли Антон Жуков - виртуоз балалайки и сами актеры театра, Дмитрий Новиков и Денис Береснев - гитаристы и певцы также. Их голоса то звучали сольно, то сливались в стройный дуэт.
«...Сад - это корни, стволы, ветви, листья» - слова, сказанные Александром Коршуновым. На экране возникают лица из театральной династии Судаковых-Еланских-Коршуновых. Её основатели - Илья Судаков и Клавдия Еланская, дед и бабушка Александра, служили в Московском Художественном театре. Мы увидим портрет Клавдии Еланской - Ольги в спектакле Немировича-Данченко «Три сестры»; услышим её волнующий, виолончельного звучания голос.
Следующее поколение, отец и мать Александра, Виктор Коршунов и Екатерина Еланская, связано с Малым театром. На фотографии - сцена из «Вишнёвого сада»: старший Коршунов здесь - Лопахин, младший - Петя Трофимов. В памяти этот семейно-актерский дуэт сохранился также и в «Чайке»: Виктор Коршунов - Сорин, Александр - Треплев. На экране мелькнёт и Степан Коршунов, уже из четвёртого поколения семьи, - Лопахин в нынешнем «Вишневом саде». Опять Чехов, для династии - автор особый.
Чехов в «Сфере» начался с «Чайки» конца 80-х годов. Мы увидим фрагмент видеозаписи - всё, что сохранилось от спектакля: барышни в лёгких платьицах с соломенными шляпками за спиной - Нины, бегущие, танцующие, стремящиеся к сцене, к славе. Их было несколько в спектакле, который поражал тогда своей новизной. Сейчас никого не удивило бы, что здесь звучал Окуджава...
«Чайку» поставила Екатерина Еланская, актриса и режиссёр, в созданном ею театре «Сфера».
Концепция театра читалась уже в его названии и архитектуре: сцена в окружении публики - единое пространство, объединяющее актёров и зрителей. Актер здесь выходит на сцену- чашу, сцену-круг, арену и остаётся с ними наедине. Почти то же - в малом пространстве мелиховского театра, что определяло и проверяло самый характер общения, беседовал ли Коршунов с залом или читал чеховский рассказ «Крыжовник».
Этот рассказ, ставший одним из последних, написанных в Мелихове, с которым Чехову предстояло расстаться, давно волновал актёра.
Маленький чиновник Чимша-Гималайский по грошу собирает деньги, обуреваемый мечтой о собственной усадьбе с крыжовником. Мечта родилась из контраста чиновничьей службы и воспоминаний о вольной жизни в детстве, на природе, в имении отца, затем утраченном. Куда же, к чему привела Николая Ивановича его мечта?
Коршунов читает рассказ внешне спокойно и сдержанно, доверительно обращаясь к каждому из публики, пытаясь понять, как человек ценой личностных потерь идёт к своему крыжовнику. С тревогой, внутренней болью он задаётся вопросом: почему благополучие, довольство человека делает его безразличным к тому, чем живёт мир вокруг? - «Надо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека стоял кто- нибудь с молоточком и постоянно напоминал бы стуком, что есть несчастные...».
«Крыжовник» жесток, как и соседствующие с ним «Ионыч» и «Человек в футляре»; его герой, который, что кажется даже его брату, «...того и гляди, хрюкнет в одеяло», смешон и жалок. Вспоминается также написанный Чеховым за 10 лет до «Крыжовника» рассказ «Сапожник и нечистая сила» с его финальной фразой: «... в жизни нет ничего такого, за что бы можно было отдать нечистому хотя бы малую часть своей души». Что ж, доктору Чехову нередко приходилось говорить пациентам жестокую правду.
Наконец, приходит пора для «Вишнёвого сада». Три первых акта - в видео-варианте, сжатые, собранные в своего рода дайджест; последний же - полностью, в живом исполнении. Когда чеховские люди сошли с экрана на сцену, зал впитывал особое звучание спектакля, волнение актёров, игравших в Мелихове, где Чехов сажал и возделывал свой сад; где стоит легендарный флигель («Дом, где была написана «Чайка»); где по-прежнему буйно цветет сирень, но отцвели уже вишнёвые деревья. И перед прощанием с публикой вновь зазвучал голос Ольги- Клавдии Еланской...
Потом артисты, прихватив нескольких зрителей, ехали в Москву в большом комфортабельном автобусе. Кто-то читал, рядом тихо разговаривали, из задних рядов доносился весёлый гомон молодёжи. Ехали из Мелихова, но к Чехову: играть - постигать «Вишнёвый сад»; репетировать «Безотцовщину», новый чеховский спектакль театра...
Автор: Екатерина Казакова