28 сентября 2018
26 сентября фестиваль принимал гостей – Московский драматический театр «Сфера». Они приехали во Владимир со спектаклем «Дачники» по одноименной пьесе Максима Горького, режиссер-постановщик – народный артист России Александр Коршунов.
Уже тот факт, что спектакль игрался на сцене Владимирского областного театра кукол (а не традиционно в стенах Владимирского академического театра драмы) доказывает его сценическую камерность, тесный контакт, сосуществование актеров со зрителями и попытку создать иллюзию быта. Ровно ту самую, все-таки больше чеховскую, чем горьковскую атмосферу разрушающейся гармонии, краха надежд, ощущения упущенной, зря прожитой, бессмысленной жизни. Коршунов объемно использует все сценическое пространство, выходя за его пределы. У него актеры передвигаются между рядами зрительного зала, стремительно проносятся или непринужденно прохаживаются вдоль кресел, и даже покидая зал, уходя из поля зрения, продолжают играть в фойе. Это безусловно создает ощущение непрерывающейся жизни, хотя все равно сложно забыть, что вокруг тебя сидят зрители (но, впрочем, на полное правдоподобие здесь никто и не претендует).
Есть в постановке поклон Станиславскому, – вспоминаем его любовь к звукам природы, которые он использовал в спектаклях: будь то трель соловья, или стрекотание кузнечика, звук приближающейся грозы, или лай собак. Все это здесь тоже есть, но как говорит режиссер в своем интервью, - в меру, для создания атмосферы.
Художник-постановщик Ольга Коршунова создает светлое домашнее пространство. Она обрамляет портал сцены бежевыми шторами, помещает деревянные качели в тон, плетеную дачную мебель, несколько лестничных ступеней, ведущих в дом, сверху - мансардное витражное окно с разноцветными стеклышками, - все это создает вполне себе уютное пространство (хотя у Горького в пьесе все гораздо мрачнее). От того и возникает контраст: в таком прекрасном, светлом доме царит разлад, кругом ненависть и нежелание жить. Приехавший к Суслову дядя с забавной фамилией Двоеточие говорит: «Стало мне скучно, и не знаю я теперь, куда мне себя девать? Понимаешь: вот - руки у меня... Раньше я их не замечал... а теперь вижу - болтаются ненужные предметы...» Так все персонажи пьесы не знают куда себя деть, чем занять. Кто-то из них пытается, как утопающий, схватиться за спасительную соломинку и закрутить новый роман, кто-то погружается в ежедневное алкогольное похмелье, кто-то философствует и уходит в иллюзию лучшей жизни. Хочется перефразировать Чехова: дачники купаются, пьют, едят, спят, ходят на пикники, а при этом рушится их жизнь. Все они раненые жизнью люди, которые утратили способность мечтать, верить и надеяться и в итоге разучились жить. «Все мы входим в жизнь с мечтами, надеждами, самыми замечательными стремлениями. Почему мы им изменяем? Почему предаем их? Почему становимся обывателями?» - это слова режиссера. И я оставлю вас с этими вопросами наедине.
Полина Афиногенова
Уже тот факт, что спектакль игрался на сцене Владимирского областного театра кукол (а не традиционно в стенах Владимирского академического театра драмы) доказывает его сценическую камерность, тесный контакт, сосуществование актеров со зрителями и попытку создать иллюзию быта. Ровно ту самую, все-таки больше чеховскую, чем горьковскую атмосферу разрушающейся гармонии, краха надежд, ощущения упущенной, зря прожитой, бессмысленной жизни. Коршунов объемно использует все сценическое пространство, выходя за его пределы. У него актеры передвигаются между рядами зрительного зала, стремительно проносятся или непринужденно прохаживаются вдоль кресел, и даже покидая зал, уходя из поля зрения, продолжают играть в фойе. Это безусловно создает ощущение непрерывающейся жизни, хотя все равно сложно забыть, что вокруг тебя сидят зрители (но, впрочем, на полное правдоподобие здесь никто и не претендует).
Есть в постановке поклон Станиславскому, – вспоминаем его любовь к звукам природы, которые он использовал в спектаклях: будь то трель соловья, или стрекотание кузнечика, звук приближающейся грозы, или лай собак. Все это здесь тоже есть, но как говорит режиссер в своем интервью, - в меру, для создания атмосферы.
Художник-постановщик Ольга Коршунова создает светлое домашнее пространство. Она обрамляет портал сцены бежевыми шторами, помещает деревянные качели в тон, плетеную дачную мебель, несколько лестничных ступеней, ведущих в дом, сверху - мансардное витражное окно с разноцветными стеклышками, - все это создает вполне себе уютное пространство (хотя у Горького в пьесе все гораздо мрачнее). От того и возникает контраст: в таком прекрасном, светлом доме царит разлад, кругом ненависть и нежелание жить. Приехавший к Суслову дядя с забавной фамилией Двоеточие говорит: «Стало мне скучно, и не знаю я теперь, куда мне себя девать? Понимаешь: вот - руки у меня... Раньше я их не замечал... а теперь вижу - болтаются ненужные предметы...» Так все персонажи пьесы не знают куда себя деть, чем занять. Кто-то из них пытается, как утопающий, схватиться за спасительную соломинку и закрутить новый роман, кто-то погружается в ежедневное алкогольное похмелье, кто-то философствует и уходит в иллюзию лучшей жизни. Хочется перефразировать Чехова: дачники купаются, пьют, едят, спят, ходят на пикники, а при этом рушится их жизнь. Все они раненые жизнью люди, которые утратили способность мечтать, верить и надеяться и в итоге разучились жить. «Все мы входим в жизнь с мечтами, надеждами, самыми замечательными стремлениями. Почему мы им изменяем? Почему предаем их? Почему становимся обывателями?» - это слова режиссера. И я оставлю вас с этими вопросами наедине.
Полина Афиногенова