На живопись уже нет времени
— Александр Викторович, вам просто с детства было предначертано заниматься искусствами!
— Мне давалась полная свобода выбора, и я увлекся живописью. Стал рисовать, читать книжки про художников, пропадая в музеях, изучать русских передвижников. Видя это, мама повела меня к художнику Пименову, но тот её не обнадежил — посмотрел один этюдик и говорит: «Молодой человек, если вы пока не определились с выбором, лучше походите по бульварам, подумайте, какая всё-таки стезя — ваша». Тем не менее, отступать мама не хотела, и по ее настоянию Пименов помог определить меня учиться к художнику Рубинштейну. Я тогда был в 10-м классе, позанимался у него в мастерской несколько месяцев, но в последний момент все-таки решил поступать на актерский. Рубинштейн расстроился и говорит: «Ну что же вы так, я же тратил время!»
— На этом ваши метания прекратились?
— Я стал учиться на актера, но во мне еще десять лет жили сомнения, своим ли делом я занялся. Когда они начинали глодать особенно сильно, я выходил из училища (школы-студии МХАТ) и выходил на Тверскую. Там ходили три троллейбуса: 1-й, 20-й и 12-й. Я садился на любой, ехал до конечной остановки и обратно, размышляя над своей жизнью. Лучше всего думалось в 20-тке. Маршрут ее был длинный и из суетной Москвы привозил прямо в лес, в совершенно другую жизнь — дачную. Сначала я проезжал бульвар генерала Карбышева, улицу генерала Глаголева, Живописную… Выходил на «кругу» в Серебряном бору, шел мимо зеленых дачных заборов, потом – по заснеженным аллеям парка, мимо домов артистов, писателей (там до сих пор стоит маленькая деревянная дача Владимир Зельдина). И оказывался у Серебряного озера, где весело гуляли с санками и с собаками, и все думал: «По тому ли пути я иду?» Но атмосфера там совершенно не соответствовала невеселым мыслям — я ходил под искрящимися снегом соснами, пока вся негативная энергетика не «выходила» из меня в прозрачный воздух этого параллельного московской суете мира.
А живопись… Я еще долго потом рисовал, делал наброски карандашом и акварелью, пробовал писать маслом. Но последнее время как-то нет времени.
— Ваша бабушка Клавдия Еланская, учившаяся на врача, когда-то была принята во МХАТ самим Станиславским. А правда ли, что вашего деда, режиссера МХАТа и малого театра Ильи Судакова, Булгаков обессмертил в одном из героев «Театрального романа»?
— К «Театральному роману» по-разному отнеслась в семье. Мама говорила, что когда роман напечатали в «Новом мире», дедушка и наш сосед Сергей Образцов были возмущены тем, как Булгаков «приложил» театр. «Как он мог? Его же МХАТ приютил, когда никто никуда не брал!». Дед называл «Театральный роман» пасквилем. А у мамы было другое ощущение, она считала его гениальным произведением и в 1985-м поставила его в «Сфере». Мама считала, что его герой Фома Стриж – прекрасный образ, в котором очень точно схвачены черты ее отца, режиссера МХАТа Ильи Судакова, властного, громогласного и эмоционального.
Курящая Эсфирь и добрая Марфуша
— Ваша огромная семья жила одним домом – это редкость для Москвы. Как вы жили?
— Очень счастливо. Отдельно от нас жила только тетя, Ирина Ильинична Судакова с мужем и сыном. Когда я был маленький, дед уже сильно болел — он пережил два инсульта, у него были затруднены речь и движения. У нас в доме жила Эсфирь Яковлевна Матюшина, которая помогала и ухаживала за ним. Это была маленькая, очень смешная женщина, которая много курила (несмотря на то, что семья была некурящая, Эсфири было разрешено курить везде). Я так и помню ее, ходящую по квартире с пачкой «Прибоя».
Еще была Марфа Ивановна Кононова — Марфуша, как ее звали в семье. Это была и моя няня, и домработница, и член семьи. Сколько я себя помню, столько она и существовала — очень простая деревенская женщина, тянувшая на себе весь воз работы по дому, обо всех заботящаяся. Она успела понянчить и моих детей, Степана и Клавдию.
Но центр семьи – бабушка, Клавдия Николаевна, добрая, жизнерадостная и светлая, всегда полная оптимизма и благородства, несмотря на то, что она очень болела последние годы.
— Она делала вам замечания, касающиеся актерской профессии?
— Не успела. Она умерла в сентябре 1972 года, когда я учился на 2 курсе. На мое актерское становление повлияли папа и мама. В нравственном отношении отец был образцом и эталоном, и, даже если иной раз он был строг со мной, я хоть и сердился, но где-то внутри чувствовал, что он прав. Они с мамой всегда ходили на мои экзамены по актерскому мастерству. Когда роль не получалась, я приходил к маме, и она просто раскладывала все по полочкам – у меня было полное ощущение, что мама знает все…
«Дочь говорила, что будет кем угодно…»
— Двое ваших детей стали актерами и много снимаются. Вы помогали им своими связями и авторитетом, когда Галина Волчек сразу после училища приняла Клавдию в «Современник»?
— Ни одному, ни другому. Степан попал в Малый театр просто потому, что их мастер курса Соломин взял туда группу своих студентов. А Клава еще на 4-м курсе играла с Малом, заменив ушедшую в декрет актрису. Но она хотела к Волчек, и, прослушиваясь в театры на общих основаниях, так понравилась ей, что Галина Борисовна сразу предложила идти к ней.
— У них были сомнения в выборе профессии?
— Степан всегда очень хорошо рисовал. Мы отдали его в художественную школу. Он проходил год из-под палки, а потом он сам поступил в театральный класс колледжа. Клавдия долго говорила, что будет кем угодно — психологом, журналистом, но в артисты не пойдет. Только когда Степа уже учился, она стала ходить к нему на занятия и увлеклась этим делом.
— А чем занимается ваша старшая дочь?
— Лена – дизайнер, работала в разных театрах. Сейчас она взяла на себя всю организационную сторону нашей жизни. Ее сын, наш внук Илья, отлично рисует – гены, видимо…
«Хотелось бы всё решать мирно»
— Вы возглавили театр после ухода Екатерины Еланской. Но вы не художественный руководитель. Почему?
— Это было решение департамента культуры. Мама создала этот театр со зрительным залом в виде сферы, который трансформирется на каждом спектакле, сближая актеров со зрителями. Поэтому она навсегда будет художественным руководителем «Сферы». А я… просто главный режиссер.
— Это – жестокая профессия?
— Конечно. Но хотелось бы все решать… миром, без жертв.
Автор: Мария Анисимова
Сайт газеты "Москва.Северо-Запад"